Дорога шла вдоль депо. Там, за решетчатым забором, почти вплотную к нему, стоял старый паровоз. В свете фонаря, поблескивающего на его неведомых деталях, он казался огромным. Внутри паровоза что-то шипело, от него шел жар и пахло парафином. Дедушка, шедший рядом, однажды объяснил, что этот паровоз больше не водит вагоны. Он дает тепло и горячую воду общежитию железнодорожников. Ступив на островок света на темном холодном асфальте, малыш увидел за воротами небольшое двухэтажное здание. За светящимися мутными окнами, должно быть, сейчас собрались после долгого рабочего дня машинисты, искупались, а теперь, конечно, разговаривали о поездах, думал малыш. Столько людей, с которыми можно поговорить о том, что занимает его больше всего на свете. А еще там наверняка тепло — уж такими теплыми казались отсюда, с холодной, продуваемой всеми ветрами улицы, эти желтые окна. Малыш поежился и глубже втянул голову в плечи. И они шли дальше.

Вот тогда и началось чудо. Все вокруг резко затихло. Малыш, не зная, почему, посмотрел наверх. Небо было не привычно черным, а серо-рыжим, с сотнями медленно опускающихся светлых точек на его фоне. Вот первые мягко коснулись его носа, щек, оставляя на них маленькие холодные капли. Малыш до этого никогда не касался снега, а только видел его на картинках и слышал о нем в сказках, которые читали родители. Но он сразу все понял.

— Дедушка, снег! Это снег! — радостно закричал он.

Огромные хлопья падали и не таяли, а ложились, покрывая все вокруг чистым, будто только выстиранным, покрывалом. Когда дедушка и внук наконец дошли до своей улицы, их ботинки мягко хрустели по свежему белому ковру. Снега было уже так много и он все продолжал и продолжал сыпать, собираясь в складках шапки и пальтишка. Все вокруг сверкало тысячами искр в свете фонарей. Дедушка о чем-то рассказывал, показывая на электрические провода, покрытые белой шапкой. Но малыш не слушал. Он только сильнее сжимал свою маленькую ручонку, даже через перчатку чувствуя грубую дедушкину ладонь, и молча щурился, когда снежинки летели в лицо.

Уже у дома малыш, глядя серьезными глазками в глаза дедушки, спросил:
— А если много снега попадет паровозу в трубу, он сломается?

Тихо вошли в дом — бабушка уже спала. Вдвоем пили, согреваясь, сладкий чай. На подоконнике, прямо у стола, стоял огарок свечи. Ее зажигали, когда отключали электричество. Малыш любил это время, особенно зимними вечерами. Тайно он даже мечтал, чтобы электричества не было как можно дольше.

— Дедушка, а давай выключим свет и зажжем свечу? — предложил малыш. Он любил смотреть, как горит свеча. Дождавшись, когда она как следует разгорится, он ковырял ее обожженной спичкой так, чтобы парафин стекал, как слеза, по свечке. Потом он отрывал эти длинные тонкие подтеки и лепил из них простые фигурки.

Глядя как, несмотря на поздний вечер, посветлело снаружи, дедушка сказал:
— Полезу завтра на горище, спущу тебе санки. С ребятишками покатаешься. Лишь бы до утра не растаяло.
— Хорошо, — равнодушно отозвался малыш. Он думал, что ему, будущему машинисту, уже как-то не солидно заниматься такой ерундой. Но и дедушку обижать ему не хотелось.

Потом дедушка, по обыкновению уютно устроившись в теплом углу у батареи, читал свои газеты. А малыш у его ног катал взад-вперед игрушечный паровоз. Он был черный, металлический, блестящий, только маленький.

Минула полночь, а снег продолжал тихо падать. Давно уже стихли веселые крики катающихся по дороге. На заднем дворе было необычайно светло, хотя уличные фонари уже отключили. Перевернутые вверх дном ведра, разбросанные инструменты, старая скамейка, даже маленькие кустики под толстым белым слоем приобрели плавные черты и уже едва угадывались. То тут, то там неожиданно вздрагивали ветки деревьев, и толстый пласт снега, тихо шурша, устремлялся к земле.

Малыш уже давно спит. Ему снится далекая зимняя страна, ночь и паровоз со снопами искр из трубы, несущийся сквозь темноту, мимо огромных заснеженных деревьев, бегущих по обе стороны. Он тащит длинный состав, который обязательно прибудет на станцию точно по расписанию, ведь им управляет лучший в мире машинист. Малыш довольно улыбается во сне. Рядом с его кроваткой, блестя в свете ночника, стоит игрушечный паровозик.

Полностью сменил дизайн сайта. Это уже четвертая версия за почти 19 лет его работы. Прошлый редизайн случился в 2016 году. Тогда главная страница стала выглядеть так:

За почти 9 лет она, конечно, претерпела некоторые изменения, но основные черты сохранялись.

Сейчас так:

В этот раз я стремился к минимализму насколько это только возможно. Мне не нравится то, что можно наблюдать сейчас: размер приложений увеличивается, а функционал при этом не меняется. Почему я не могу открыть простую страницу — текст и несколько картинок — на старом компьютере?! Возьмем движок WordPress, который управляет заметками на этом сайте. Когда я впервые его устанавливал, он (версия 2.0.11) весил 625,8 КБ, сейчас (самая новая на сегодня версия 6.8.1) — уже 27,2 МБ. В 43 раза больше! Понятно, что было добавлено много функций (включая очень полезные), но мне нужно всего лишь набрать текст и опубликовать его.

Короче, мне было очень интересно, насколько получится убрать все лишнее, не потеряв при этом смысл.

Что нового и важного?

• Полностью переделана главная страница.
• Добавлены страницы О сайте и Конфиденциальность и данные.
• Внешний вид заметок унифицирован с остальным сайтом. В адресе еще есть слово «blog», но оно давно потеряло то значение, которое имело, когда я только создавал этот сайт, а менять все довольно трудозатратно.
• Страница про мои путешествия — теперь просто список мест, где я был, без ссылок на фотоотчеты. Сами фотоотчеты больше не доступны. Почему не делаю новые отчеты, я объяснил там.
• Я старался сделать максимально ясный и простой код (можете сами взглянуть), убрав все лишнее. Поскольку это мой личный сайт, мне не нужно заботиться о совместимости со всеми устройствами, начиная с Internet Explorer 4.0. Но парадокс: максимально вычистив код, напротив, удалось повысить его читаемость и совместимость. Мне кажется, его теперь можно открыть даже на калькуляторе.
• Как одна из причин предыдущего пункта — почти полный отказ от JavaScript. Он остался только в моем хобби-проекте «Мир», который уже несколько лет как заморожен. В остальном страница выглядит так как выглядит, без анимаций, трансформаций, попапов, бесконечных прокруток и прочих сюрпризов. Все как если бы текст был напечатан на бумаге.
• Полное отсутствие рекламных и других трекеров, скрытого сбора статистики, куки-файлов и тому подобного.
• Один шрифт (сейчас) вместо четырех (раньше). Грузится быстрее, не используются сторонние библиотеки.

Это и другое позволило существенно сократить накладные расходы на загрузку страницы.

Было:

Стало:

263 против 46 КБ только на одной странице. Кто-то скажет, что так себе экономия. Но мне кажется, это как раз тот случай, когда можно начать с себя

В этот раз я не стал ждать. пока будет готово абсолютно все (хотя даже так все работы в неспешном темпе заняли полгода). Некоторые страницы, требующие переработки, я пока убрал. Есть еще, совершенно новые, которые нужно доделать. Как и всегда, все указания на ошибки, замечания и предложения с радостью выслушаю.

Жюль Верн в романе «Пятнадцатилетний капитан» называет барометр «инструментом, предсказания которого на редкость точны». Далее в книге приводятся следующие инструкции из «Иллюстрированного словаря» Ворпьера (и словарь, и Ворпьер, очевидно, выдуманы писателем):

1. Когда после достаточно долгого периода хорошей погоды барометр начинает быстро и непрерывно падать — это верный признак дождя. Однако, если хорошая погода стояла очень долго, ртутный столбик может опускаться два-три дня, раньше, чем в атмосфере произойдут сколько-нибудь заметные изменения. В таких случаях чем больше времени прошло между началом падения ртутного столба и началом дождей, тем дольше будет держаться дождливая погода.

2. Если, наоборот, во время долгого периода дождей барометр начинает медленно, но непрерывно подниматься, можно с уверенностью предсказать наступление хорошей погоды, и эта хорошая погода удержится тем дольше, чем больше времени прошло между началом подъема ртутного столба и первым ясным днем.

3. В обоих случаях, если погода изменится сразу после начала подъема или падения ртутного столба, это изменение будет весьма непродолжительным.

4. Если барометр медленно, но беспрерывно поднимается в течение двух-трех дней и дольше, это предвещает хорошую погоду, хотя бы все эти дни и лил не переставая дождь, и vice versa (наоборот, лат.). Но если барометр медленно поднимается в дождливые дни, а с наступлением хорошей погоды начинает падать, — хорошая погода удержится очень недолго, и vice versa.

5. Весной и осенью быстрое падение барометра предсказывает ветреную погоду. Летом, если погода стоит жаркая, оно предсказывает грозу. Зимой, после продолжительных морозов, быстрое падение ртутного столба говорит о предстоящей перемене направления ветра, сопровождающейся оттепелью и дождем, но повышение ртутного столба во время продолжительных морозов предвещает снегопад.

6. Частые колебания уровня ртутного столба, то поднимающегося, то падающего, ни в коем случае не следует рассматривать как признак приближения длительного периода сухой или дождливой погоды. Только постепенное и медленное падение или повышение ртутного столба предвещает наступление долгого периода устойчивой погоды.

7. Когда в конце осени, после долгого периода ветров и дождей, барометр начинает подниматься, это предвещает северный ветер и наступление морозов

Краткие выводы:

Стабильный рост давления — к улучшению погоды
Стабильное падение — к ухудшению
Быстрая смена погоды после установления тренда давления — к непродолжительным изменениям
Колебания давления — неустойчивая погода

Сезонные особенности:

Быстрое падение давления:
-весной и осенью — ветер,
-летом — гроза,
-зимой, после морозов — перемена ветра, оттепель, дождь.

Повышение давления:
-зимой, после морозов (из текста непонятно, быстрое или медленное) — снегопад,
-осенью, после долгого периода ветров и дождей — морозы.

Субботним утром можно сказать в прямом эфире наблюдали, как на Землю возвращается запущенная в 1972 году к Венере, но так и не достигшая своей цели автоматическая межпланетная станция. Точнее то, что от нее осталось. Приятно удивило то, что хоть вокруг события и не было особого ажиотажа, интерес к нему был высокий: количество зрителей трансляции, которую смотрели мы, перевалило за 100 000.

Напомнило историю затопления станции «Мир», хотя тогда все было иначе. «Мир» хоть и был в разы крупнее «Космоса-482», но место и время падения были рассчитаны заранее — сведение станции с орбиты было полностью контролируемым и «Роскосмос» провел его тогда блестяще. В этот раз мы более или менее могли быть уверены в траектории и точке перигея, а вот на каком витке атмосфера захватит объект, было непонятно. Судить можно было лишь косвенно: если на этом витке не появится к расчетное время, значит не долетел и упал где-то после предыдущего прохода. Так в итоге и получилось: сначала немцы отчитались, что с орбиты сошел, а затем «Роскосмос» уточнил место падения — Индийский океан.

Насколько же ушли, а точнее, улетели, за эти 20–25 лет технологии, в том числе передача информации. Тогда, в 2001, я тоже следил за событиями: все утро смотрел новости, а перед уходом в школу настроил видик так, чтобы он каждый час записывал выпуск новостей. На этой же кассете был еще документальный фильм на эту тему. Именно так я и заинтересовался космонавтикой. Через год появился компьютер, одноклассник подогнал программу, в которой можно было смотреть где какой спутник и рассчитывать ближайшие прохождения. Карта мира, траектории, много цифр — дома оказался свой Центр управления полетами. Но интернет был такой медленный и маленький. Помню, как долго я искал видео какого-нибудь запуска, как долго оно качалось: картинка размером со спичечный коробок. А сейчас мы в прямом эфире смотрим картинку с МКС, HD-трансляции с камер, установленных прямо на ракетах «Falcon», ну или пару часов стрим, где рассказывают про космос — и это уже совершенно никого не удивляет.

По-моему, уже лучше, чем в первый раз. То ли пленка более подходящая, то ли немного приловчился.

Миттенвальд, Инсбрук и Вальгау. Первые фотки — из Миттенвальда. Когда приехали, лил дождь, который сменился альпийской рождественской сказкой.

Миттенвальд:

Инсбрук:

Вальгау:

Фотоаппарат — легендарная Смена–8М

Новость, которую мы ждали:

Instagram начал тестировать возможность оставить комментарий, предложенный ИИ

Это, конечно, пока только планы, но не видно никаких причин, почему эта функция не будет внедрена для всех на постоянной основе.

И самое печальное — это то, что по сути ничего ведь не меняется. В 2022 году я получил доступ к DALL-E. В мире ИИ все так стремительно меняется, что, возможно, уже многие и забыли, что DALL-E был пионером в генерировании картинок. Я повесил плашку в своем профиле, мол, братцы, вы сильно не обращайте внимание на то, что я буду выкладывать, это не я, не мой фотоаппарат, а нейросети фантазируют. Ну а дальше было забавно наблюдать, как искусственно созданную картинку находят по хэш-тегам искусственно созданные боты и пишут заготовленные комментарии.

И, похоже, что это закономерная веха деградации публичного общения в интернете. Вот, кстати, из текста той новости, какие комментарии предлагает ИИ к селфи на фоне комнаты:

— Симпатичная гостиная
— Нравится уютная атмосфера
— Отличное место для фото

Максимально блёкло, нейтрально, дистиллировано и бездушно. Видимо, это и есть веб 3.0, про который все гадали, каким он будет: одни нейросети пишут тексты и генерируют картинки, сами выкладывают их в соцсети, где другие их комментируют. И на всем этом обучаются третьи. Пластмассовый мир победил

Безусловно, самым главным астрономическим событием этой недели стало для меня наблюдение Меркурия вчерашним вечером. В прошлый раз это мне удавалось, когда я был еще студентом. Конечно, нельзя сказать, что все эти годы я только и делал, что пытался его поймать, по попытки были. А последние несколько месяцев — довольно настойчивые.

На успех предприятия влияют следующие факторы:

— Расположение Меркурия, Земли и Солнца относительно друг друга. Проблема в том, что на небосводе Меркурий всегда находится недалеко от Солнца: максимально возможное угловое расстояние между ними 28°. Это означает, что планета всегда в освещенной части неба: либо восходит незадолго до восхода Солнца, либо заходит сразу после заката. У Меркурия, как и у Луны, есть фазы, а еще он быстро меняет положение на небе.

— Правильное место наблюдения, где ничего не закрывает вид, так как видимый Меркурий расположен низко над горизонтом (следствие из первого пункта).

— Оптимальным временем для наблюдения считаются равноденствия, когда погода может быть не совсем благоприятной (особенно, в марте). И даже когда все небо чистое, бывает так, что на западе на закате над горизонтом появляется облачность.

— Дополнительный вклад может внести Луна, городская засветка и так далее.

— Да и вообще я не был уверен, позволит ли острота зрения что-то увидеть спустя столько лет.

Все сложилось удачно. Я заранее прикинул в программе-планетарии, куда и когда смотреть:

Расклады такие: угловое расстояние между Меркурием и Солнцем было около 18° — далеко от максимума, но довольно приемлемо. Луна довольно далеко и светит примерно в половину силы. За ориентир я взял яркую Венеру: Меркурий следовало искать примерно посередине между ней и горизонтом и чуть левее.

Примерно в 18:40, спустя 50 минут после захода Солнца Меркурий стал различим на еще светлом небе, в 8° над горизонтом:

Есть ли во всем этом какая-то практическая польза? Нет, как, наверное, и во всех любительских астрономических наблюдениях. Наверное, это можно как-то красиво сфотографировать, но у меня с собой был только телефон, и вряд ли из этого что-нибудь получилось.

Ниже картинка, которая пытается объяснить всю сложность охоты:

Это увеличенный участок неба на западе. Сильно кривая линия показывает, как в ближайший месяц будет меняться положение Меркурия, почти прямая — Солнца. Шаг — 1 день. Видно, как быстро они приближаются друг к другу, достигая минимального углового расстояния в двадцатых числах марта. И на это узкое окно должна еще выпасть хорошая ясная погода. Именно поэтому увидеть Меркурий — довольно не простая задача

Неожиданно узналось, что фильм Евротур почти полностью был снят в Праге, и мы решили придать своим перемещениям по городу осмысленность. Как итог, посетили за день несколько стран, почти не покидая пределов одного города.

Начнем с самого начала фильма, с выпускного в американской школе, на котором главного героя бросает его девушка:

И тут бы сказать, а вот так выглядит эта локация в реальной жизни, но поездка за город, куда-то в сторону пражского аэропорта, оказалась хоть и веселой, но почти безрезультатной с точки зрения съемки. Там действительно находится какая-то международная школа, но она обнесена забором и попасть на территорию не представилось возможным. Вот единственная фотка из-за забора:

Далее у нас Франция. Главные герои встречаются в Париже и решают идти в Лувр:

Они стоят перед Государственной художественной галереей. Если завернуть за угол здания, то мы окажемся на месте, где по фильму происходит драка с роботом, пока друзья стоят в очереди в Лувр:

Вот это место:

Скульптуры на входе, узор на тротуаре — все как и 20 лет назад, когда снимали фильм.

Возможно, Скотти не знает, что позади него река Влтава:

Дальше Рим, Италия:

Тут использованы киношные штучки: Колизей на фоне — это компьютерная графика. Такое в фильме не часто, но встречается. Это место рядом с Карловым мостом (он слева), и вот так оно выглядит в жизни:

У сувенирного магазинчика по-прежнему зеленые окна.

Прямо тут же находится и столица Нидерландов. Вот лавочка, «амстердамский канал», тишина и идиллия:

А вот туристическая Прага:

Общий вид сверху:

Ну и, разумеется, паб фанатов «Манчестер Юнайтед» в Лондоне:

Можно добавить в кадр вывеску «Пьяный козел», красную телефонную будку и двухэтажный автобус. Но узор на тротуаре, колонны и особенно фонарь выдают с головой:

Бар этот на самом деле ирландский.

Еще они по ходу своего путешествия посетили Ватикан (было снято в каком-то музее), Берлин и Братиславу (небольшой городок Миловице в 40 минутах от Праги). В Братиславу, но уже настоящую, мы поехали на следующий день

В конце зимы я впервые оказался в этой странной квартире. Она находилась на верхнем этаже старого дома в самом центре города. Любого, кто впервые входил в нее, обстановка сперва повергала в шок. Выглядело все скорее как помещение, причем, малообжитое, чем квартира: обоев не было нигде, штукатурка местами обвалилась, обнажив дореволюционную кладку, стекло в одном из окон отсутствовало и его заменяла небрежно прибитая фанера, мебелью в основном служили старые паллеты и ящики, хаотично разбросанные по комнатам. Впрочем, также в том, что называлось гостиной, были и старые продавленные диван с креслом и даже массивный книжный шкаф, вероятно, очень старый. Клопы, на мое удивление, ни разу не встретились: либо чья-то невидимая рука их травила, либо они просто брезговали этой обстановкой. В прихожей единственным источником света был постоянно горящий желтый сигнал висящего на стене светофора. А в кухне стояла настоящая буржуйка с выведенной прямо в окно трубой. На ней примерно раз в месяц готовили самогон. Огромное ведро с брагой стояло тут же, у теплой батареи, наполняя кухню, а раз в месяц и всю квартиру, и даже частично подъезд несравненным ароматом. Со всем этим парадоксально сосуществовали идеально настроенный рояль, две гитары «Гибсон», мольберт с набором лучших красок и даже телескоп.

Местная публика, называющая себя «кружком арьегардистов», была под стать обстановке. Академик, в текущий момент работающий ночным сторожем на стройке. Алкоголик Боря, при каждом удобном случае напоминающий о том, что два раза был на Южном полюсе в составах секретных экспедиций, как «звено, без которого предприятие несомненно было обречено на провал». Или, например, человек, имени которого никто не знал: он каждый раз приносил свой складной рыбацкий стул и новую книгу, занимал место в углу и начинал читать, безразлично, будто даже с некоторым презрением, потягивая чай с рижским бальзамом из термоса, а затем ровно в половину двенадцатого ночи он убирал книгу и термос, складывал стул и, не прощаясь, уходил. В общем, с одной стороны, интересные и яркие личности с богатым внутренним миром. С другой — неудачники вроде меня, бегущие от реальной жизни. Но мы затем туда и приходили, чтобы хотя бы на время забыть о той, второй стороне.

Собирались обычно по четвергам и по выходным. Каждый находил себе дело по интересам: поговорить, сыграть в шахматы, шашки или карты, поспорить (мордобоем споры закончились только два раза) — в общем, отдохнуть от ненавистной работы и несовершенства мира за окнами нашего клуба. Иногда кто-то читал нам свои сочинения или играл на инструменте. Конечно, иногда в гости заглядывала милиция. Их визиты необъяснимо выпадали на дни, когда мы гнали самогон. Как правило, они скоро уходили с бутылкой первача и приветом начальнику отдела, который, по слухам, приходился тестем хозяину квартиры. Даже во время прихода этих гостей безымянный чтец на раскладном стуле оставался невозмутимым.

Женщины в этой квартире, если и появлялись, то редко и очевидно в результате невероятного стечения обстоятельств или проигранного спора и редко кто-то из них возвращался. Так что мы гордо держали статус сугубо джентльменского клуба, о чем в глубине души, конечно, сожалели.

Тем вечером Андрей, охранник из ресторана, должен был играть что-то из Ференца Листа. Я, как назло, опаздывал. Даже не смотря на спешку отметил стоящий прямо у двери в подъезд мотоцикл. Концерту в тот день не суждено было случиться — как оказалось, ровно в те минуты Андрей давал показания по делу о драке. Как свидетель. За роялем, повернувшись полубоком, сидел батюшка и о чем-то тихо беседовал с Виталиком. О Виталике постоянно доходили совершенно разные и, как правило, порочащие его доброе имя сведения. Это был настоящий батюшка с черном подряснике и большой белой бородой. Он что-то тихо, но вместе с тем очень убедительно говорил, а Виталик слушал и, тупо уставившись в стену напротив, кивал. Глаза у Виталика были мокрые. Окончив беседу, батюшка поднялся и зычным голосом обратился к нам: «Как я уже сказал — а для только что подошедших повторю — всех желающих спастись жду каждое воскресенье». Потом надел черную кожаную куртку и вышел из квартиры. Через минуту во дворе глухо зарычал мотор. Виталик тихо уткнулся в плечо парня, которого я видел впервые.

В отчаянной попытке компенсировать несостоявшийся концерт кто-то настроил на коротких волнах венгерскую радиостанцию. Бесцветный мужской голос рассказывал о чем-то без особого интереса. Абрам Карлович, военный переводчик в отставке, сидящий у окна рядом с приемником, немного послушав, слегка склонив голову, как бы между прочим заметил: «Рассказывают про историю черно-белого кино».

Тогда-то я впервые и заметил ее. Она сидела в углу, вытянув перед собой длинные ноги и меланхолично наблюдая за всем. Наши глаза встретились, но она выдержала, глядя твердо и уверенно, даже с вызовом, и не стала первой отводить взгляд. Она не была ослепительно красивой, ведь я ее даже сначала и не заметил. К своей внешности она подходила расчетливо и прагматично: длина и узость платья, тон и плотность теней на глазах, оттенок губной помады, украшения, язык тела максимально подчеркивали достоинства и скрывали недостатки. Взволнованный, я вышел в кухню, чтобы приготовить себе кофе. Вернувшись, застал ее безразлично листающей журнал. Иногда она отрывалась от него, чтобы оглядеть комнату. За вечер наши взгляды еще не раз встретились и ни разу она не отводила глаза первая. Около десяти она встала и, не прощаясь, ушла.

В следующий четверг концерт снова не состоялся — нашего пианиста снова допрашивали, но уже как подозреваемого, и ему было не до Листа. Зато теперь прямо в центре гостиной четверо громко спорили, стал бы Сократ коммунистом, если бы жил в двадцатом веке. С портрета на стене за ними с укоризной наблюдал Карл Маркс. Виталика не было.

Редкая женщина посещала логово арьегардистов два раза подряд. Но она снова пришла да еще и сидела на моем обычном месте. Поприветствовав всех и приготовив себе на кухне напиток, чтобы согреться, я с дымящейся чашкой и газетой месячной давности занял на удивление свободный диван. И пяти минут не прошло, как в мою сторону по полу застучали каблуки. Стоя рядом и глядя на меня сверху вниз, она сказала тоном, каким обычно на вокзалах объявляют о прибывающих и уходящих поездах:
— Вы очень похожи на Савву Козлова.
— Ну вообще все мои знакомые считают, что я Максим. И они по-своему правы.
— Я Матильда. А вы забавный. Можно присесть?
Сняв полусапожки и уютно поджав под себя одну ногу, она как бы показала, что располагается рядом со мной надолго.
— Итак, Савва Козлов, которого вы упомянули. Это ваш знакомый?
— Да, знакомый. Сволочь редкая. Играет в местном театре. И делает это так же плохо, как и готовит. Вы театрал?
— Едва ли. И готовлю не очень хорошо.
Она изучающе поглядела на меня и продолжила:
— Я еще на прошлой неделе обратила на вас внимание. Именно из-за вас я здесь сегодня. Вообще, конечно, любопытно понаблюдать за здешними обитателями, но в целом, это место нагоняет на меня тоску.
— Да, я тоже иногда наблюдаю за теми, кто сюда приходит.
— То есть, вы не считаете себя одним из них? Расскажите о себе.
Невольно я вспомнил нашего пианиста.
— Ничего оригинального. Родился, из роддома меня привезли в типовую панельку, в которой и живу до сих пор. Ходил в детский сад и школу. Тоже, кстати, типовые. Летом иногда меня отправляли в какой-нибудь детский лагерь. Там я стабильно по разу за смену терял все свои деньги, влюблялся в какую-нибудь вожатую и скучал по дому. Не обязательно в таком порядке, но все эти три вежи происходили со мной каждый раз. Потом институт. А теперь — работа и тоска по вечерам. И все это — не покидая нашего уютного городка. Кроме лагеря, конечно.
— Похоже на мою историю. Даже странно, что мы нигде не пересеклись.

Примерно так мы и проговорили весь вечер. Гостиная медленно начала пустеть, свет приглушили.

— Прогуляемся немного?
— Ничего другого не остается — последний трамвай уже ушел. Помогите мне обуться, — потребовала Матильда и протянула мне ногу, обтянутую поблескивающим нейлоном.

На улице было уже тихо и безлюдно. От холодной мороси мысли о весне казались преждевременными. Мы шли по главной улице мимо закрытых магазинов и чернеющих пустот подворотен. На перекрестке неясным привидением проплыла размытая фигура велосипедиста. Идей, что делать дальше, не было. Денег — в общем-то, тоже. Движимый скорее отчаянием, чем дерзостью, стараясь придать голосу максимум безразличия, я предложил:
— Уже поздно, все закрыто. Пойдемте ко мне?
— Это логичное предложение. Потому что у меня дома мой муж. У вас дома есть выпить?
— Найдем что-нибудь.

С того вечера наведываться в нашу воронью слободку я стал гораздо реже. Вспомнил, как было в школе: стоит пропустить пару дней — и все становится чужим. Хотя товарищи и относились с пониманием — мол, такая женщина. В один из редких визитов я узнал, что дело против пианиста Андрея закрыли после вмешательства директора ресторана. За отсутствием состава преступления. Чтобы дальше не искушать судьбу, Андрей уехал работать на север бухгалтером. Появилось новое лицо — телевизионщик Яков. Историй у него всегда было много, как и у любого профессионального шофера: Яков водил машину с телевизионным оборудованием. Работников радио он презирал, но когда те угощали, с радостью был готов с ними выпить.

Матильда приходила ко мне два-три раза в неделю. Я жил ожиданием следующей встречи. Окончательно устав от опостылевшей работы, уволился, сдал свою квартиру молодой семье из Ростова и, собрав весь свой быт в четыре больших коробки, переехал за город в пустующий дом, доставшийся мне от деда. Хозяйство я не вел — сад и огород стояли в унылом запустении. В доме я тоже сильно не утруждался: раскидал одежду по полкам шкафа, отмыл несколько чашек и тарелок, а перевезенные книги даже не стал вытаскивать из коробки. Матильду перемены не сильно удивили. Напротив, теперь мы стали видеться чуть ли не каждый день.

Вечером я шел к железнодорожной платформе, на которую ее привозил тарахтящий, забитый битком пригородный поезд. И каждый раз я гадал, будет ли она в вагоне. Тонкий, едва заметный аромат дорогого парфюма, отрешенная улыбка, что-нибудь к ужину в сумке. Короткий ужин. Серые сгущающиеся сумерки за окном спальни. Капли короткого летнего дождя, шуршащие по крыше и листьям. Она уходила в кухню попить воды, стуча в темноте стаканом, а я лежал, не веря своему маленькому счастью и стараясь не думать о том ужасном обмане, на котором оно зиждилось как дом на зыбкой почве.

Утренним поездом она уезжала. Иногда собиралась и уходила тихо, даже не разбудив меня. Я же бесцельно слонялся весь день по дому и саду, читал в тени разросшихся и одичавших садовых растений. Сколько раз я настраивал себя на разговор с ней, чтобы наконец прояснить наше будущее, прямо сегодня, когда она приедет. Но она однажды строго запретила мне касаться этой темы. Кроме того, я понимал, что несмотря на нашу физическую близость, насколько чужими и незнакомыми оставались мы друг другу. Мы мало знали друг о друге. Точнее, я не знал о ней практически ничего. Особенно про ее прошлое, про ее мужа. Она раз намекнула, что в какой-то момент поняла, что ей стало сложно выдерживать его тиранию. О себе же я готов был рассказать и рассказывал почти все. Сама возможность общего будущего казалась размытой и нереальной. И чем дальше, тем сложнее мне было не думать об этом, пока тянулся бесконечный летний день. А вечером я шел к платформе.

Однажды, правда, она меня очень удивила. Практически растрогала до слез. Перед днем моего рождения она ненадолго пропала, а появилась с подарком — стеклянной фигурой рыбы, которую сама сделала для меня в стеклодувной мастерской.
— Я несколько лет училась этому, — пожала она плечами.

Тем вечером мне даже казалось, а может, все у нас получится? Может, мы не просто любовники, а пусть и не семейная, но все же пара. Но я держал свои мысли при себе. Но с какой тоской сжималось сердце, когда в ожидании ее приезда, мой взгляд падал на изумрудную фигуру рыбы, занявшей почетное место в центре обеденного стола.

Я ждал на осыпающейся бетонной плите. Раньше, видимо, это был большой разъезд. Сейчас же от него остались только заросшие травой заброшенные и ржавеющие пути, навсегда погасшие покосившиеся светофоры и брошеная догнивать железнодорожная цистерна в тупике. Воздух был наполнен смесью ароматов лесных трав и железнодорожных шпал, нагретых солнцем. На западе из-за горизонта поднимались белые башни облаков.

Поодаль от меня стоял высокий мужчина, судя по одежде, не местный, а скорее городской, и, видимо тоже кого-то встречающий.

Уже было слышно подходящий поезд. Сейчас он въедет в небольшой лесок, где сумрачно и прохладно даже в зной: в открытые окна пахнёт холодной сыростью чащи. Затем, вырвавшись из прочного сумрака, он снова подставив свои окна косым лучам уже склонившегося солнца, медленно подползет к полустанку.

Она вышла из вагона, погруженная, как всегда, в свои мысли. Сперва мне даже показалось, что меня она и не заметила. Мы шли рядом и молчали. Несколько раз, вынырнув из пучины своих дум, она рассеянно оглядывалась по сторонам.

— Хлеб не привезла сегодня?
— Что? Извини, нет… Забыла.
— Ладно. Обойдемся без хлеба.
У развилки на краю еще не убранного поля она неожиданно сказала:
— Иди домой. Я немного погуляю одна.
Эта просьба меня не удивила. Ей были свойственны периоды отрешения от всего окружающего. Тогда она или не приезжала, или вот так погрузившись в себя, забыв про еду, бродила в одиночестве. Я видел, что последние два-три дня она сама не своя и был готов к подобному.

Облака росли и темнели. Короткими порывами налетал еще горячий крепкий ветер. Я смотрел через поле, как море волнующееся золотыми волнами, на ее медленно удаляющуюся по меже фигурку. «А вдруг я вижу ее последний раз», — пробежала мысль.

Дома заварил чай, устроился с книгой на диване и сам не заметил, как задремал. Проснулся со странным, тревожным предчувствием. Небо затянуло тучами, отчего в комнате, хоть час был и не поздний, сделалось очень сумрачно. Матильды все еще не было.

В смятении я выскочил на улицу. Тяжелые тучи низко нависали над крышами домов, над проводами. Все было будто подсвечено каким-то невидимым источником мягкого света. Воздух был душный, густой, какой он бывает перед сильной грозой. Где-то очень-очень далеко гулко и раскатисто, словно расползаясь по небосводу, пророкотал первый раскат грома.

Не задумываясь, я бросился по улице к полю, к развилке, где я последний раз видел Матильду. Последний… Во многих домах уже зажгли свет. Ласточки носились так низко, что, казалось, вот-вот заденут волосы. Искать ее! Но где? На развилке я свернул направо и побежал по пыльной дорожке в ту сторону, куда пошла она. Дорожка перешла в тропинку и закончилась небольшим почти высохшим прудиком. Здесь я остановился и, переведя дыхание, начал звать. На мое «Матильда!» отвечала только давящая тишина. Затем — едва заметная вспышка вдалеке и через несколько секунд низкий рокот. За кустами петляла сильно заросшая травой дорога. Я знал, что по ней можно обойти по периметру поселок и попасть на нашу улицу, но с другой стороны. Может, она решила вернуться домой таким путем?

К дому я вернулся уже в липких густых сумерках. Грохотало ближе и чаще, как будто стреляли из гигантской пушки; яркие молнии разрезали небо. Калитка была закрыта, хотя я точно помнил, что бросил ее открытой. В окне горел свет.

Я быстро взлетел на старое скрипучее крыльцо, открыл дверь. В кресле, поджав ноги, сидела Матильда. Напротив, на диване, незнакомец с полустанка.

Не вставая, он обратился ко мне:
— Прошу простить мое неожиданное вторжение. Но, я думаю, как у мужа у меня было на это право, — он посмотрел на Матильду. Она сидела неподвижно, будто в трансе. Мне не оставалось ничего, кроме как пересечь комнату и стать спиной к окну — не ютиться же на стуле. Скрестив руки на груди, я сказал:
— Кто вы — понятно. Чего вы хотите?

Он внимательно посмотрел на меня, будто тщательно изучая. Он молчал. Молчала и Матильда. Еще один раскат грома. Ветер зашумел в листве деревьев, и по стеклу застучали первые тяжелые капли.
— Чего вы хотите? — повторил я.
— Важно, что хочет она, а не я. Меня не было в городе несколько недель. Прежде всего, я хотел убедиться, что с ней все в порядке.
— Убедились? Тогда вашу миссию можно считать выполненной. Не могу сказать, что мне, да и ей тоже, ваша компания приятна.

Только сейчас Матильда, до этого будто не замечавшая мое присутствие, впервые взглянула на меня. Но взглядом странным, недобрым, что я даже смутился.

— Давайте позволим ей решать. Но поверьте, сейчас для нее было бы лучше оказаться в привычной домашней обстановке, — он говорил спокойным, даже немного вкрадчивым, но в то же время уверенным голосом. Даже когда он сидел, было заметно, какой он высокий. Было в нем что-то примечательное. Мне казалось, что мы уже когда-то встречались, когда-то давно, только где и при каких обстоятельствах, вспомнить я не мог. Во мне закипала злость. Злость на его появление, на его спокойный вид, на безразличие Матильды, которую еще полчаса назад я искал по всей округе, на усиливающую грозу и поднявшийся ветер, на самого себя.

Он почти ничего не говорил, а давал высказаться мне, выпустить всю мою ярость. Я говорил всякую чушь вроде «будем разумными людьми» или «послушайте, уважаемый». Ветер за окном ломал ветки деревьев, дождь бил картечью в стекло. И тут я вспомнил. Я узнал его второй раз за сегодня.

Я студент. Второй или третий курс. Зима, полутемная аудитория. Я, прочитавший пару работ Фрейда и Юнга, пришел на лекцию, просто чтобы занять пятничный вечер. Ее ведет практикующий психиатр и психолог. Это был он. Я был с чем-то не согласен, пытался дискутировать. Вспомнил какой-то незначительный факт из книжки. Но без должной подготовки все выглядело предсказуемо жалко. Он отвечал сдержано, указал на ошибки в моих рассуждениях. Узнал ли он меня? Ведь столько лет прошло. К тому же, тогда я носил круглые очки с простыми стеклами и зализывал волосы назад.

Новая волна ярости накатила на меня. Я чувствовал свое бессилие и в этой словесной дуэли, как и тогда, много лет назад в полутемной холодной аудитории. Тогда я переключился на Матильду.

— А твоя независимость и и загадочность — это просто дешевая игра? Пока я бегал по всей округе и искал тебя, ты мило болтала со своим муженьком!

В детстве я играл в комнате с мячом. Он неудачно отскочил от стены и, попрыгав по полке, толкнул хрустальную вазу. Покачнувшись несколько раз, она полетела с полки на пол. И ты наблюдаешь за ее полетом бесконечно долго. Так же было со мной и сейчас. Я еще не успел договорить, как понял, какую непростительную ошибку я совершил. Казалось, можно сорваться с места и вернуть сказанные слова, пока они не долетели до нее. Но как и с вазой, я стоял как вкопанный и мог только наблюдать.

Матильда резко поднялась, сделала шаг в моем направлении, резко повернулась и выбежала в спальню. По звуку было понятно, что она в спешке собирает вещи. Через пару минут она была готова и, не глядя на меня, подошла к своему мужу. Он поднялся. Рядом с ним она казалась маленькой нашкодившей девочкой, преданно смотрящей снизу вверх в его глаза. Потом она уткнулась в него и зарыдала:
— Прости…
— Пойдем домой, Маша, — тихо ответил он, обнимая ее и принимая ее сумку.

Дверь за ними тихо закрылась. Я медленно подошел к столу, на котором блестела рыба. Удар в дверь — и изумрудные капли зашелестели по полу.

Я понял, что это конец. Не будет больше полустанка, прогулок к лесу, жаркого дыхания, топота ее босых ног по полу кухни. Не будет томительного ожидания вечера. Не будет Матильды. Или, как оказалось, Маши… Точнее, она будет. Но только там, где, наверное, и должна быть. За своими размышлениями я даже не заметил, как в доме погас свет.

Гроза удалялась. Раскаты грома становились все тише и реже. Редкие молнии голубоватыми вспышками освещали сад, на который падали последние капли дождя.

В английском языке есть замечательная аббревиатура ETA, которая по какому-то недоразумению не получила признания в языке русском. Расшифровывается она как Estimated Time of Arrival — расчетное время прибытия.

Если я ничего не путаю, то про ETA я узнал из городской газеты «Новороссийский рабочий». Раньше они публиковали местонахождение судов «Новороссийского морского пароходства». Такой аналог Marinetraffic. Что означают эти три загадочные буквы, объяснил мне мой друг моряк. И с ним же мы стали их использовать. Особенно удобно было в смсочную эпоху — при ответе на вопрос «ну ты скоро?» экономило кучу места в сообщении.

А недавно оказалось, что существует еще как минимум один человек (тоже с мореходным образованием, кстати), который использует ЕТА в быту.

Примечательно, что в отличие, например, от SOS, все три буквы ЕТА есть как в латинском алфавите, так в кириллице, так что даже можно было бы взять все как есть, ничего не меняя.